Последние  лучи майского солнца за несколько секунд до того как спрятаться за горизонтом, за тем чтобы вернуться уже завтра, нахально  и бесстыдно ласкали безмятежную гладь озера Маллетт. Оно отвечало  им безмолвным повиновением, отдаваясь во власть теплу и свету,  и лишь редкие птичьи голоса были единственным аккомпанементом этого странного соития глубокого водоема и уставшего ото дня светила. Нежно, неспешно, трогательно стыдливо и  вместе с тем неотвратимо они сливались вместе, как было много раз до этого прежде и столько же будет еще впереди, каждый день узнавая друг друга заново, как будто не было вчерашней встречи, словно прошли не сутки, а тысячи лет. В каждой секунде сквозила вековая тоска и тягучая радость, напряженность ожидания и неизбежное расставание. Каждый миг, наполненный некой магией природы, говорил о том, что все предрешено. Порыв легкого ветра всколыхнул серебряную гладь, заставив ее, разомлевшую на вечернем солнце, задрожать от этого бесцеремонного прикосновения. Тонкие золотые нити играли на прибрежных травах, пригревая их своим остывшим жаром,  и жестких колючих осоках, чурающихся ласки, путались в стыдливой листве кустарников, кротким прикосновением поглаживая молодые ветки. Падая на самую кромку воды, они распространяли свои весенние объятия во всю ширь, проникая сквозь поверхность, подсвечивая верхние слои воды золотым сиянием, отчего казалось, что все озеро сплошь и полностью  состоит из живого огня. Куда не ступи – под ногами растекалось жидкое золотое тепло, куда ни глянь – повсюду был предсмертный пожар. Горело все: кроны и стволы деревьев, кустарники и травы. С поверхности воды еле заметным дымком поднимался пар в преддверии приближающейся ночи… совсем точь-в-точь как от ведьминского котла  взмывает вверх острый пахучий запах адского варева. Колдовство, природное ежевечернее колдовство. Жаль, что птицы были единственными его свидетелями, оглушая округу своим сонным щебетом, в последний раз облетая свои владения, сильными крыльями разрезая вечерний воздух, резкими взмахами рассекая выси.  Еле различимый сизый туман легким полупрозрачным покрывалом стелился по поверхности озера, наплывая на травы у кромки, окутывая их своими пыльными объятиями, убаюкивая перед сном, нашептывая сказки в ожидании ночи.

Земля готовилась принять на себя мрачный плен темной царицы суток. А Маллетт  дрожало от нетерпения выпустить из своих недр другую, уже свою - мерроу Уиннифрид. Его нетерпение зарождалось глубоко на илистом дне, с каждой секундой все нетерпеливей раскручиваясь воронкой к поверхности, нарушая ее гладкую безмятежность. Подводный водоворот, неправильным торнадо бушуя по дну, поднимал оттуда останки затонувших вещей, обрывки балок и досок, остатки мусора и много еще чего, что нерадивые людишки на зло Уинни осмеливались выбросить с лодок в озеро. Был там и металлический ящик, опутанный цепью с огромным амбарным замком, ключ от которого когда-то лежал на  дне соседнего Берта, а теперь покоился в пещере русалки. Озерное течение подняло на поверхность резиновую куклу, которую подхватившие игрушку волны тут же вытолкнули с середины озера на берег. Следом последовали клочки водорослей, бесформенной массой выплывшие из глубин,  и грязная пена, что смолотили волны, радуясь Ее приближению. Мерроу была негласной хозяйкой этих мест, зная каждую заводь в озере и каждый даже самый крохотный ручек, впадавший в Маллетт. Он был ее домом, полновластной обителью, ее пристанищем и могилой…

Воронка в центре становилась все шире, с адской силой закручивая свой вихор, ежесекундно набирая скорость, с диким свистом выпуская в воздух, капли мутной воды и  доходя до дна настолько, что озеро выходило из берегов, притапливая зелень у края воды и обнажая клочок дна, покрытого  речной травой и черным топким илом. И в миг все стихло, Маллетт проглотило свою рябь, как и все что плавало на поверхности, но не вытеснилось на берег шальными проказницами-волнами. Где только что стоял гул, и бурлила озерная гладь, где крутились волны, и пенилась вода,  сейчас повисла мертвая тишина. Солнце уже скатилось за горизонт, забрав  с собой свое золотое сияние, погрузив край леса, наступающий на озеро,  и сам Маллетт в холодную серость. За кронами высоких сосен угадывался серебряный диск луны. Еще совсем немного и на смену огненной воде придет спокойная мягкость чарующего серебра. Еще совсем немного…

Уиннифред показалась над поверхностью, как только первый блик луны упал на середину озера. Она подставила лунному свету свое такое же бледное лицо и с тихим стоном, мучительным эхом прокатившимся по округе, закрыла глаза.

Луна не ласкала теплом как солнце, не опаливала своими лучами мертвую кожу, она прохладно обнимала мокрое тело, пока мерроу выходила из воды. С каждым метром продвижения по озерной глади к берегу ее переливчатый рыбий хвост исчезал, словно его и не было вовсе, трансформируясь по  одному лишь ее желанию в когда-то привычные ноги, с каждым гребком под водой  подчинявшиеся хозяйке послушней сторожевой собачки. Перепонки меж пальцев начали рассасываться, явив русалочьим глазам некогда красивые кисти. Прохладная вода озера приятно огибала стройное тело, проходясь по его впадинам и изгибам,  играя ее странным нарядом, забирая подол легким течением по ногам Уиннифред и выпуская его обратно. Ее длинные спутанные волосы облепили спину и плечи, доходя до поясницы и отливая слегка зеленым не то от тени прибрежных трав, не то от мутной воды озера. Мерроу остановилась по колено в воде и, подняв руки, подставила мокрые ладони под спокойное сияние Луны. На ее красивом лице возникла жесткая усмешка,  и некогда живые и выразительные глаза пронзил холодный блеск  точь-в-точь как у ее небесной подруги, с которой они уже многие годы на двоих делили ночь, ибо день теперь для нее был под запретом. Солнечный свет нещадно обжигал тонкую плоть русалки, иссушая ее древнее тело, привыкшее за долгие десятилетия к воде. И только в непроглядно дождливый день, коих тут было достаточно, Уинни осмеливалась подняться на поверхность, каждый раз как древняя Пандора этого озера поднимая вместе с собой из глубин Маллетта горе и несчастья, вынося из леса скорбь и муки. Мерроу потянулась, издав тихий протяжный звук, тут же подхваченный лесным эхом, разнесшим его по округе. Мелкие, уже успевшие заснуть, птицы всполошившись взлетали с кустов, испуганно носясь над поверхностью озера, изредка налетая друг на друга и поднимая гвалт из шума крыльев и собственного визгливого щебета.  Им вторили их лесные собратья, с высоких веток наблюдая за картиной, но прячась под сенью ночного леса, словно из страха не решаясь приблизиться к Хозяйке глубин. Прохладный ветерок еще дальше унес испуганные птичьи крики, закружив эхом на много миль вперед. Мерроу гулко рассмеялась, не опуская рук, жадно ловя пальцами свет луны и прохладные объятия ветра, не чувствуя клубящихся ошметков озерного тумана, что уже поднявшись по ногам русалки походил до пояса, пряча под собой концы длинных волос. Она обернувшись смотрела туда, оттуда несколько мгновения назад появилась, чувствуя странное единение с этой огромной массой воды, из которой теперь состояла сама,  а немного погодя оглядела край берега, забитый мусором и грязью, и испытала  настоятельную потребность Маллетта в жертве. Оно словно неслышно кричало, безотказно требуя: «Заставь их заплатить, заставь их мучиться и страдать. Отомсти!»  Уиннифред жестко поджала губы, слегка синевшие в лунном свете. Ей и самой нестерпимо было смотреть  во что год от года превращается ее дом, но были и свои цели, свои причины. Она коротко усмехнулась и, подхватив у кромки воды резиновую игрушку, вышла из озера полностью, ступая босыми ногами по уже влажной от ночной росы траве. Ее старомодный насквозь промокший наряд облепил тело и сковывал движения, мешая идти, волосы спутанной массой струились по спине, но в глазах горела решимость. Прижав куклу к животу русалка вышла из леса, медленно и неспешно приближаясь к дороге. Позади замаячил свет автомобильных фар - она не шелохнулась, не вздрогнула и тогда, когда из салона с едкой усмешкой вылез слегка нетрезвый паренек. Лишь только с тихим стоном протянула ему руку, бросив несчастную игрушку на земь… Все требует жертв.

Елена хочет быстрее забыть ужасные дни, проведенные в разлуке с ним. Тянутся в этой пытке  часы, минуты превращаясь в годы. Ожидание ломает изнутри, делая даже саму ведьму сильной и безвольной. Сколько раз и не сосчитать Елена ловила себя на мысли, что готова сорваться с места, бросить все, только чтобы увидеться с Кольдером хотя бы на пару минут.
Когда-то она пережила смерть самых близких людей. Они уходили один за другим, оставляя глубокие раны на ее сердце, которые время от времени дают знать о себе.
Нет, бывшая дворянка ничего не забыла и не вычеркивала из памяти членов своей семьи. Елена заставляла себя двигаться дальше, и смело смотреть в лицо трудностям. Ни одно из событий не происходили в ее жизни случайно. Тем или иным образом они закаляли характер девушки, делали ее сильнее, мудрее. Однако терпеливее Елена так и не стала. Как бы Арсентьева не боролась с этим своим недостатком, но так и не осталась победительницей.
От радости и счастья, переполняющих Елену, она забывала о такте, манерах приличной барышни и  бросилась навстречу горячо любимому и дорогому гостю. Целуя его губы, она не могла думать о чем-то постороннем, ведь дышала с ним с той минуты  и жила как единый организм. Не было и не будет ничего приятнее на белом свете для Елены, чем оказаться в его крепких объятьях.
Трудно, тяжко Елене держать дистанцию с ним. Ведьма боится стать одной из надоедливых девиц, которые звонят по сотне раз своим возлюбленным и воркуют часами напролет о своей светлой любви до гроба. Работа не дает Арсентьевой расслабиться, держит в тонусе и подкидывает все новые, интереснейшие загадки, задачки для ее пытливого разума. В работе, в суете города и под грузом мелких проблем время летит незаметно и Елена этому рада. Приходя домой уставшей, но довольной своими успехами Елена позволяет себе расслабиться и отдохнуть.
Довольно долго Елена не подпускала никого близко к себе и открывала сердца. Были на это причины, которые она не хотела бы разглашать или тем более обсуждать. Очень горько кого-то терять или разочаровываться. Оставались в сердце ведьмы лишь те, кто успел пробраться туда задолго до того, как она стала той, кем является сейчас.
Венецевирус  ворвался в жизнь не только людей, но и Иных, перевернул все с ног на голову. Теперь опасность заболеть и страшные последствия касались всех и каждого. Елена была аккуратна и следила за новостями каждый раз, когда появлялась возможность. Арсентьева помогала нескольким больницам, став спонсором и перевела немалые суммы денег для спасения жертв Венецевируса. Ведьма не ждала, что ей поставят памятник или будет снимать про нее передачу для телевизионного шоу на центральном канале. Не ради шумихи вокруг своей персоны она  делала доброе дело, возможно где-то в глубине души она хотела сгладить последствия своих грешков, помогая людям.
Елена смотрела на своего учителя и восторгалась им не только, как наставником. Он был для нее тем мужчиной, которого не трогало время, и он всегда остается в ее глазах самым привлекательным, обаятельным, пленительным. Была в его взгляде всепоглощающая Елену тьма. В эту тьму она погружалась с великим удовольствием без ложной скромности и детского стеснения. Это он научил ее видеть то, что скрыто, читать между строк скрытый смысл. Елена не мечтала и не бредила мыслями о том, что появится тот, кто возьмет ее за руку поведет по дороге жизни, но все сложилось, как сложилось. Елена в глубине своей души боялась его власти над собой, но ни минуты не сопротивлялась, оказавшись под его влиянием. Именно Кольдер пробудил в ней тьму, которая таилась в ней самого детства, любой другой и не разглядел бы ней ничего особенного и прошел мимо, даже не посмотрев на нее. Как только его  рука ласково коснулась ее волос, Арсентьева прищурилась, прикрыла глаза, улыбнулась уголками губ. Елена училась быть разной и менять маски для своего окружения, но сейчас была полностью обезоружена   перед своим покровителем. Арсентьева стала той ведьмой, которой пугали раньше детей в сказках перед сном. О ней ходили разные слухи, а слухи, молва разносятся очень быстро по свету. Елена выключала свои чувства, закрывая свою человечность на семь замков, каждый раз открывая в себе новые грани своей темной стороны. Не всегда откровения и открытия для самой ведьмы были приятными, скорее  пугающими и вызывающими дикую неприязнь к самой себе.
— Рад, что ты дома.
-Рада тебе всегда — ее глаза блестят от света лампы в прихожей